Неточные совпадения
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя продать, дают только пять с половиной рублей, а денег больше
взять неоткудова. Другое письмо было от
сестры. Она упрекала его за то, что дело ее всё еще не было сделано.
Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда как утро весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцелуй любви мила,
Глаза как небо голубые;
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкий стан —
Всё в Ольге… но любой роман
Возьмите и найдете, верно,
Ее портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно.
Позвольте мне, читатель мой,
Заняться старшею
сестрой.
Он слабо махнул Разумихину, чтобы прекратить целый поток его бессвязных и горячих утешений, обращенных к матери и
сестре,
взял их обеих за руки и минуты две молча всматривался то в ту, то в другую. Мать испугалась его взгляда. В этом взгляде просвечивалось сильное до страдания чувство, но в то же время было что-то неподвижное, даже как будто безумное. Пульхерия Александровна заплакала.
— Эк ведь вам Алена-то Ивановна страху задала! — затараторила жена торговца, бойкая бабенка. — Посмотрю я на вас, совсем-то вы как ребенок малый. И
сестра она вам не родная, а сведенная, а вот какую волю
взяла.
— Странный, не правда ли? — воскликнула Лидия, снова оживляясь. Оказалось, что Диомидов — сирота, подкидыш; до девяти лет он воспитывался старой девой,
сестрой учителя истории, потом она умерла, учитель спился и тоже через два года помер, а Диомидова
взял в ученики себе резчик по дереву, работавший иконостасы. Проработав у него пять лет, Диомидов перешел к его брату, бутафору, холостяку и пьянице, с ним и живет.
— М-да, — промычал Гогин, поглаживая пальцем золотые усики. — Видите ли, папахен мой желает
взять Любашу на поруки, она ему приходится племянницей по
сестре…
— Вот-с копию извольте получить, а контракт принадлежит
сестре, — мягко отозвался Иван Матвеевич,
взяв контракт в руку. — Сверх того за огород и продовольствие из оного капустой, репой и прочими овощами, считая на одно лицо, — читал Иван Матвеевич, — примерно двести пятьдесят рублей…
— Что ж, одному все
взять на себя? Экой ты какой ловкий! Нет, я знать ничего не знаю, — говорил он, — а меня просила
сестра, по женскому незнанию дела, заявить письмо у маклера — вот и все. Ты и Затертый были свидетелями, вы и в ответе!
— Ничего, бабушка. Я даже забывал, есть ли оно, нет ли. А если припоминал, так вот эти самые комнаты, потому что в них живет единственная женщина в мире, которая любит меня и которую я люблю… Зато только ее одну и больше никого… Да вот теперь полюблю
сестер, — весело оборотился он,
взяв руку Марфеньки и целуя ее, — все полюблю здесь — до последнего котенка!
Но молодость
взяла свое: в одно прекрасное утро проснулся он с такой остервенелой ненавистью к своей «
сестре и лучшему другу», что едва, сгоряча, не прибил своего камердинера и долгое время чуть не кусался при малейшем намеке на возвышенную и бескорыстную любовь…
Внутренний мир ее разрушен, ее уверили, что ее сын — сын божий, что она — богородица; она смотрит с какой-то нервной восторженностью, с магнетическим ясновидением, она будто говорит: «
Возьмите его, он не мой». Но в то же время прижимает его к себе так, что если б можно, она убежала бы с ним куда-нибудь вдаль и стала бы просто ласкать, кормить грудью не спасителя мира, а своего сына. И все это оттого, что она женщина-мать и вовсе не
сестра всем Изидам, Реям и прочим богам женского пола.
— То-то что… И земля не бессудная, да и я, и
сестра Ариша — обе мы отделенные. И бумагу с нас папенька
взял.
— А мне в Меленках деревнюшку выбросит! — задумчиво отзывалась
сестра Вера, — с таким приданым кто меня замуж
возьмет?
Одна из
сестер Золотухиной, как я уже упомянул выше, была выдана замуж в губернский город за приходского священника, и Марье Маревне пришло на мысль совершенно основательное предположение, что добрые родные, как люди зажиточные и притом бездетные, охотно согласятся
взять к себе в дом племянника и поместить его в губернскую гимназию приходящим учеником.
Одним словом, Анфуса Гавриловна оказалась настоящим полководцем, хотя гость уже давно про себя прикинул в уме всех трех
сестер: младшая хоть и
взяла и красотой и удалью, а еще невитое сено, икона и лопата из нее будет; средняя в самый раз, да только ленива, а растолстеет — рожать будет трудно; старшая, пожалуй, подходящее всех будет, хоть и жидковата из себя и модничает лишнее.
Еще раз в отцовском доме сошлись все
сестры. Даже пришла Серафима, не показывавшаяся нигде. Все ходили с опухшими от слез глазами. Сошлись и зятья. Самым деятельным оказался Замараев. Он
взял на себя все хлопоты, суетился, бегал и старался изо всех сил.
Старик
взял руку
сестры и нежно поцеловал ее. Анна Михайловна склонила голову.
Он вернулся, спросил перо,
взял альбом. «Каких лет твоя
сестра?» — спросил он меня, уже держа перо.
То же самое и про Илюшку Рачителя сказывают, — он у вас в Мурмосе торгует, а
взял за себя
сестру Аглаиды нашей.
Духовный брат Конон просыпается. Ему так и хочется обругать, а то и побить духовную
сестру, да рука не поднимается: жаль тоже бабенку. Очень уж сумлительна стала. Да и то сказать, хоть кого боязнь
возьмет в этакую ночь. Эх, только бы малость Глеб подрос, а тогда скатертью дорога на все четыре стороны.
Детей Дросиды Ивановны недавно разрешено родным покойного Вильгельма
взять к себе на воспитание с тем, чтоб они назывались Васильевыми. В августе приезжала
сестра его Устинья Карловна Глинка и повезла их в Екатеринбург, где она гостит у Владимира Андреевича. Она теперь хлопочет, чтоб сюда перевели М. Кюхельбекера из Баргузина. Это будет большое утешение для Дросиды Ивановны, которая поручает тебе очень кланяться.
Погостил у
сестры несколько дней и от нее вечером пустился из Пскова; в Острове, проездом ночью,
взял три бутылки клико и к утру следующего дня уже приближался к желаемой цели.
Среди дела и безделья незаметным образом прошло время до октября. В Лицее все было готово, и нам велено было съезжаться в Царское Село. Как водится, я поплакал, расставаясь с домашними;
сестры успокаивали меня тем, что будут навещать по праздникам, а на рождество
возьмут домой. Повез меня тот же дядя Рябинин, который приезжал за мной к Разумовскому.
— Нет, видите, — повернувшись лицом к Лизе и
взяв ее за колено, начала
сестра Феоктиста: — я ведь вот церковная, ну, понимаете, православная, то есть по нашему, по русскому закону крещена, ну только тятенька мой жили в нужде большой.
— Что ты болтаешь, смешная! Как я тебя
возьму? Здесь у тебя семья: отец, мать,
сестры.
Возьмите, например, орловскую мещаночку Матрешу или Гашу в том положении, когда на их
сестру шляпу надевают, и
возьмите Мину, Иду или Берту из Митавы в соответственном же положении.
— Нет, monsieur Белоярцев, — отвечала с своей всегдашней улыбкой Мечникова, — я не могу так жить: я люблю совершенную независимость, и к тому же у меня есть
сестра, ребенок, которая в нынешнем году кончает курс в пансионе. Я на днях должна буду
взять к себе
сестру.
— Уходи, сделай милость! У меня там, у зеркала, в коробочке от шоколада, лежат десять рублей, —
возьми их себе. Мне все равно не нужно. Купи на них маме пудреницу черепаховую в золотой оправе, а если у тебя есть маленькая
сестра, купи ей хорошую куклу. Скажи: на память от одной умершей девки. Ступай, мальчишка!
Я очень видел, что с ними поступают совсем не так, как с нами; их и любили, и ласкали, и веселили, и угощали разными лакомствами; им даже чай наливали слаще, чем нам: я узнал это нечаянно,
взявши ошибкой чашку двоюродной
сестры.
А вот как: Михайла Максимыч Куролесов, через год после своей женитьбы на двоюродной
сестре моего дедушки, заметил у него во дворне круглого сироту Пантюшку, который показался ему необыкновенно сметливым и умным; он предложил
взять его к себе для обучения грамоте и для образования из него делового человека, которого мог бы мой дедушка употреблять, как поверенного, во всех соприкосновениях с земскими и уездными судами: дедушка согласился.
И отец ее, честной купец, похвалил ее за такие речи хорошие, и было положено, чтобы до срока ровно за час воротилась к зверю лесному, чуду морскому дочь хорошая, пригожая, меньшая, любимая; а
сестрам то в досаду было, и задумали они дело хитрое, дело хитрое и недоброе:
взяли они, да все часы в доме целым часом назад поставили, и не ведал того честной купец и вся его прислуга верная, челядь дворовая.
Она сейчас же
взяла да девку-то родной
сестре своей и продала.
— Но к чему же, что за фантазия, Нелли? И как же ты о ней судишь: неужели ты думаешь, что она согласится
взять тебя вместо кухарки? Уж если
возьмет она тебя, то как свою ровную, как младшую
сестру свою.
— Ты
взял у
сестры куклу?
Долго в эту ночь не могла Лиза Еропкина заснуть. В ней уже несколько месяцев шла борьба между светской жизнью, в которую увлекала ее
сестра, и увлечением Махиным, соединенным с желанием исправить его. И теперь последнее
взяло верх. Она и прежде слышала про убитую. Теперь же, после этой ужасной смерти и рассказа Махина со слов Пелагеюшкина, она до подробностей узнала историю Марии Семеновны и была поражена всем тем, что узнала о ней.
— На что мне?.. Разве
сестрам взять?
«Чего же мне лучше этого случая ждать, чтобы жизнь кончить? благослови, господи, час мой!» — и вышел, разделся, «Отчу» прочитал, на все стороны начальству и товарищам в землю ударил и говорю в себе: «Ну, Груша,
сестра моя названая, прими за себя кровь мою!» — да с тем
взял в рот тонкую бечеву, на которой другим концом был канат привязан, да, разбежавшись с берегу, и юркнул в воду.
Другой протестант был некто m-r Козленев, прехорошенький собой молодой человек, собственный племянник губернатора, сын его родной
сестры: будучи очень богатою женщиною, она со слезами умоляла брата
взять к себе на службу ее повесу, которого держать в Петербурге не было никакой возможности, потому что он того и гляди мог попасть в солдаты или быть сослан на Кавказ.
Когда я вслед за ними вошел на террасу — исключая Вареньки,
сестры Дмитрия, которая только внимательно посмотрела на меня своими большими темно-серыми глазами, — каждая из дам сказала мне несколько слов, прежде чем они снова
взяли каждая свою работу, а Варенька вслух начала читать книгу, которую она держала у себя на коленях, заложив пальцем.
— Правда! — согласился и с этим доктор. — Но погоди, постой! — воскликнул он,
взяв себя на несколько мгновений за голову. — Егор Егорыч хотел сделать старшую
сестру Сусанны, Людмилу, масонкой и думал жениться на ней, а теперь пусть женится на Сусанне!
По приезде в Кузьмищево Сусанна Николаевна
взяла было
сестру за руку и повела к себе, но gnadige Frau остановила ее, проговорив...
— Да как убили опричники матушку да батюшку,
сестер да братьев, скучно стало одному на свете; думаю себе: пойду к добрым людям; они меня накормят, напоят, будут мне братьями да отцами! Встретил в кружале вот этого молодца, догадался, что он ваш, да и попросил
взять с собою.
Была и еще политическая беременность: с сестрицей Варварой Михайловной дело случилось. Муж у нее в поход под турка уехал, а она
возьми да и не остерегись! Прискакала как угорелая в Головлево — спасай,
сестра!
Он опустился на колени у сестриных ног и положил голову на ее колени. Она ласкала и щекотала его. Миша смеялся, ползая коленями по полу. Вдруг
сестра отстранила его и пересела на диван. Миша остался один. Он постоял немного на коленях, вопросительно глядя на
сестру. Она уселась поудобнее,
взяла книгу, словно читать, а сама посматривала на брата.
— Ты так Варваре и скажи, — уговаривал Рутилов. — Сперва место, а то, мол, я так не очень-то верю. Место получишь, а там и венчайся, с кем вздумаешь. Вот ты лучше из моих
сестер возьми, — три, любую выбирай. Барышни образованные, умные, без лести сказать, не чета Варваре. Она им в подметки не годится.
— Растереть да бросить, — вот и Варвара твоя. Она и мои
сестры — это, брат, две большие разницы. Бойкие барышни, живые, — любую
возьми, не даст заснуть. Да и молодые, — самая старшая втрое моложе твоей Варвары.
В церкви уже стояли в уголке, прячась за колонною, все четыре
сестры Рутиловы. Передонов их не видел сначала, но потом, уже во время самого венчания, когда они вышли из своей засады и подвинулись вперед, он увидел их и испугался. Впрочем, они ничего худого не сделали, не потребовали, — чего он боялся сперва, — чтобы он Варвару прогнал, а
взял одну из них, а только все время смеялись. И смех их, сначала тихий, все громче и злее отдавался в его ушах, как смех неукротимых фурий.
Простодушная Аксинья Степановна без намеренья выболтала ей, что хозяйка с умыслом не
взяла предосторожностей от крыс, и молодая женщина, удержавшись от вспышки в доме своей недоброхотки, не совладела с своей вспыльчивой природой: она позабыла, что в карете сидит Параша, позабыла, что Александра Степановна родная
сестра Алексею Степанычу, и не поскупилась на оскорбительные выражения.
Гордей Евстратыч для видимости противоречил, но внутренно был совершенно согласен с
сестрой: так жить дальше было невозможно, совестно,
взять хоть супротив того же Вукола Логиныча. У того вон как все устроено в дому, вроде как в церкви.
Наташа(мечется почти в беспамятстве). Люди добрые…
сестра моя и Васька убили! Полиция — слушай… Вот эта,
сестра моя, научила… уговорила… своего любовника… вот он, проклятый! — они убили! Берите их… судите…
Возьмите и меня… в тюрьму меня! Христа ради… в тюрьму меня!..